Ветеран ВОВ генерал-майор Л.Иванов о войне, о СМЕРШе, о Жукове и Сталине

Главная страница / Блог Максима Валерьевича Кузнецова / Список тем блога / Ветеран ВОВ генерал-майор Л.Иванов о войне, о СМЕРШе, о Жукове и Сталине

Рекомендую эту статью из Аргументов и Фактов всем тем, кто интересуется историей Великой Отечественной Войны.
Мой небольшой комментарий с названием "Другая правда" - в конце сообщения.

www.aif.ru
.....................................
Он начал войну 22 июня в 3.30 утра вместе с пограничниками, когда страна еще не знала, что на нее напали фашисты. В мае 45-го за полчаса до того, как весь мир узнал о капитуляции Германии, он уже пил фронтовые 100 грамм за Победу. Леонид Георгиевич Иванов был в гуще всех главных событий тех страшных лет, воевал на передовой, присутствовал при подписании акта о капитуляции, уничтожал дело Жукова. Своими воспоминаниями он поделился с читателями «АиФ».

Смерть шпионам!

- Я служил в армейской контрразведке. Сначала это были особые отделы НКВД, а в 43-м году были образованы органы «Смерш», которые так и расшифровывались «Смерть шпионам». Мы давали армейскому командованию информацию о противнике, задержаниях шпионов, настроениях в войсках. В начале войны Германия не уделяла разведке большого значения. Считали – блицкриг, поэтому и нет нужды. А когда стала машина буксовать, тут уже пошла большая работа. Возникли сотни разведшкол, мы знали, где они находятся. Брали в школы изменников, которых в начале войны было немало. Делали поддельные документы, например, книжку красноармейца, да так хорошо, что не отличишь. Но в нашей книжке скрепки железные были, солдатик попотеет, в воде побывает, следы ржавчины остаются. У немцев скрепки никелированные, не ржавели, так что проверишь у подозреваемого документ, если без следов ржавчины, наверняка, это агент.

С моим участием разоблачено около 30 агентов. Вот, помню, я тогда в контрразведке «Смерш» 5-й ударной армии служил, на Днестре, под Кишиневом, на правом берегу занимала небольшой плацдарм 49 гвардейская дивизия. Мы получили данные, что в этой дивизии находится крупный немецкий агент Абвера. Были известны его фамилия-имя-отчество, и информация о том, что до войны он работал поваром в Москве в «Метрополе». Как в таких случаях делается, дали шифровку в отдел «Смерш» дивизии разыскать и доставить агента отдел контрразведки армии. Через 5 дней ответ – такого в дивизии нет. А мы точно знаем, что он там. Я был начальником отделения, поехал на плацдарм в дивизию сам. Переправу бомбят, я удачно проскочил, добрался до места. В землянке с начальником контрразведки «Смерш» подполковником Васильевым собрали списки всех, кто в строю, кто убит, кто ранен, кто в командировках. Тысяч 7-8 человек в общей сложности, проверили, агента не обнаружили, но данные были точные, что он в дивизии. Перед выездом на рассвете Васильев организовал завтрак, да такой - шашлык, то, се. Спрашиваю, это что же за завтрак такой шикарный на передовой? Васильев пояснил, что во взводе охраны отдела «Смерш» есть повар. Я его спрашиваю: «А списки взвода охраны мы проверяли»? Васильев побелел весь и говорит: «Это он». Без эмоций докушали, потом посмотрели список взвода, точно, он! Вызываю его к себе, говорю, мол, откуда так хорошо готовишь? Он отвечает, что был поваром в Москве. А мне же его как-то аккуратно надо вывезти с собой, чтобы не догадался, не сбежал. Я ему говорю: «У нас в штабе армии генерал один, желудок у него больной, никто готовить не может, а ему диету надо соблюдать. Может, раз ты такой специалист, поедешь, какое-то время поработаешь?» Он не очень хотел, потому что собирался уже бежать, похитить документы. А как отказаться? Оформили все документы, чтобы никаких подозрений не было. Переправились через Днестр. Доставили его в контрразведку армии, и он, как у нас говорится, сразу раскололся. Очень крупный и опасный оказался агент.

Работы у нас много было. Мне не нравится, что сегодня в СМИ много клеветы о «Смерше», что контрразведчики были тупые, ограниченные, сидели в тылу, развлекались с женщинами, в атаки не ходили. Как не ходили? Я был оперуполномоченным батальона. Моя задача была вместе с комиссаром поднять людей в атаку. И я поднимал. Только за один год войны я получил 4 боевых ордена.

Никогда не забуду 9 апреля 1942 года. Я был уполномоченным стрелкового батальона. Это было под Феодосией, в тот день весь фронт в атаку пошел, и наша бригада тоже. На рассвете пошли, а потом атака захлебнулась. Оказалось, наша бригадная артиллерия по ошибке била по нашим войскам – начальник артиллерии был пьяный, не мог руководить. На другой день перед строем его расстреляли. Я поднял солдат в атаку, 800 человек. Везде стреляют, жуть. Добежал впритык до немецких ограждений, там какая-то воронка. Плюхнулся, со мной солдат раненый. Утро, солнце, печет, ветерка никакого. День длинный-длинный, слышу, как немцы разговаривают, ложками стучат. Солдатик раненый, я ему рот зажимаю, думаю, сейчас стонать начнет, нас гранатами и забросают. Когда стемнело наконец, доползли до командного пункта, и комбат сказал мне, что в строю остались только 200 человек.

8 мая 1942 года немцы прорвали фронт. Танки вошли в тыл, повредили кабель, связи не было вообще. И пошла массовая паника, бегство в Керчь, к проливу. Наш батальон уходил последним. По дороге мы увидели пушки, чистенькие, снаряды в ящиках, а личного состава никого. Я комбату говорю, давай займем оборону, наш один батальон. Заняли. Идут немцы цепью, спокойно, стреляют, но пули вреда не приносят - далеко. Мы на сопке, а тут справа и слева танки обходят, хотят окружить и стреляют по нам. Пошла паника, 5-10 человек побежали. Я кричу: «Ребята, стой, перед кем бежите?!» Подбегаю к комбату, а он сидит на камне, бледный, глаза дикие, губы пересохли, и не реагирует. Я подошел, взял за грудки, кричу: «Именем советской власти расстреляю, если не примешь меры и не будешь командовать!» А я имел право расстрела. Но не думал этого делать, надо было просто вывести его из шокового состояния.

«Политрук! Расстрелять полковника!»

Подействовало, он стал командовать, бегство прекратилось. До Керчи отходили организованно, а там все смешалось, сотни тысяч солдат и офицеров, никакого управления. Это страшная картина! Немцы поливают снарядами, кровь, тела, идет цепь фашистов, смотрю, кто стреляется, кто петлицы с погон срывает, партбилет выбрасывает. Думаю, как же мне быть? Нет, в плен сдаваться не буду. Выбрал валун, встал за ним, вытащил пистолет, присел на правую ногу, взвел курок. А тут бугорок, на него матрос выскочил, брюки клеш, видимо выпивший и как сейчас помню, закричал: «Братцы, отгоним гадов немцев! За мной вперед! Ураааа!» Никто на него не обратил внимание. Но вдруг откуда-то духовой оркестр заиграл «Интернационал»! Откуда он взялся, до сих пор не понимаю. И тут все, и раненые, и здоровые, и я в том числе, бросились на немца, отогнали на 3-4 км. Застрелиться я, в общем, не успел.

Встретил своего начальника, он говорит, там пирс один, обеспечь переправу через пролив только раненых. А как туда пробиться? Пирс один, толпа в десятки тысяч, все на него прут. А в это время наша зенитка подбила немецкий самолет, и он стал падать прямо на толпу. Люди разбежались, и я на пирс проскочил. Подобрал человек 5 крепких офицеров, мол, будем цепью стоять и пропускать только раненых. Смотрю на воду - страшная картина! Сколько хватает глаз в воде тысячи убитых, утонувших, и стоят все вертикально, потому что набиты как в бочке рыба. Волна идет, и такое впечатление, что они как бы маршируют.

А немец минометами стреляет, все рвутся к катерам. В меня из толпы стреляют, чтобы пропустил, и я в ответ вынужден был применять оружие. А мне раненых надо эвакуировать. Смотрю, 4 грузина несут на носилках раненого, мол, командир дивизии, полковник, ранен в голову. Ранен в голову, а глаза открыты, по сторонам внимательно смотрит. Мне это показалось подозрительным. Дал команду снять бинты, а у него никакого ранения и нет. Толпа кричит: «Политрук, расстрелять полковника! Иначе мы тебя расстреляем!» Я злой, голодный, небритый, столько суток не спал, не ел. Поставил его на край пирса, вытащил пистолет, взял его за грудь. А он на моих глазах поседел! Буквально белый стал. Что-то дрогнуло у меня в сердце, а вокруг стрельба страшная. Говорю, полковник, я буду стрелять, но мимо, а ты падай в воду, как будто убитый, и спасайся, как можешь. Я выстрелил, он упал в воду, что с ним дальше было, не знаю. А тут последняя шхуна к пирсу идет. Мне удалось тех раненых, кто рядом был, на нее посадить и самому запрыгнуть. Немцы вели прицельный огонь, человек 5 убили. Шхуна под креном добралась до косы Чушка. Так я и спасся.

Вот клеветники говорят, что народ тогда в страхе воевал, что его на снаряды и пули заградотряды толкали. Речь идет о приказе 227 Сталина, который появился после сдачи Ростова и Новочеркасска в июле 42 года, о создании заградотрядов, штрафрот и штрафбатов. Если воинская часть не выполняет свою боевую задачу, игнорирует приказы и бежит в тыл – останавливать. Но! После Сталинграда я не помню ни одного случая, чтобы отряд применял оружие. Тогда уже пошла другая война, другой настрой у солдата был. Мы собирали информацию о реакции на 227-й приказ. Реакция была только одобрительная, но говорили, что приказ опоздал, его надо было издать, когда сдали Харьков.

Золото нацистов

В Берлин мы вошли 23 апреля 45 года. 2 мая капитулировал Берлинский гарнизон. Я был приглашен командованием на капитуляцию. До сих пор помню это воодушевление: я, простой парень из деревни Чернавки Тамбовской области, стою в центре Берлина и принимаю участие в капитуляции фашистов!

Но было еще много работы. Наша основная задача заключалась в поиске помещений, где находились разведорганы Абвера, гестапо и других, надо было проникнуть туда, найти и сохранить документы, архивы, картотеки агентуры, чтобы их не растащили, обеспечить охрану. Солдаты дивизии под командованием Антонова нашли подземный склад СС неподалеку от вокзала. Туда нас отправилось человек 5-6. Вход в склад был замаскирован, массивные чугунные двери. Вошли в подземелье - там длинные коридоры, наподобие катакомб в Одессе, крысы бегают, скверный запах. С правой стороны стояли ящики. В одних лежали золотые часы, в других золотые челюсти, которые выдергивали у убитых, в третьих - золотые слитки. Были еще ящики с какими-то египетскими монетами. Тоже золотыми. Запомнилась их необычная треугольная форма. Найденное подземелье оказалось центральным эсэсовским складом, поэтому золота там хранилось очень много. Контрразведка вместе с военными выставила охрану, чтобы сокровища не растащили, создали целую группу по учету найденных вещей, которая потом целый месяц занималась этим хранилищем. Потом все ценности отправили в Москву.

Были организованы оперативные группы по поиску Гитлера и других нацистов. Я был старшим руководителем групп. Как только наши войска захватили Рейхсканцелярию, туда отправили оперативную группу под командованием майора Зыбина. Другие мои сотрудники работали в здании гестапо. Я в это время был в Карлсхорсте, и подчиненные приезжали ко мне, докладывали, как идут поиски, что удалось обнаружить. И вот Зыбин присылает мне записку: "Леня, пришли грузовую машину. Нашел труп Геббельса". А у Зыбина был легковой автомобиль "опель" - машина маленькая, и майор не рискнул затолкать в нее тело. К тому же он боялся везти его по разбитым бомбами и снарядами улицам Берлина. Дескать, в дороге тело так растрясет, что его никто не узнает и скажут: "Ну и чего ты нам какого-то дохлого фрица привез?" Я послал Зыбину полуторку и солдата. Но у нас было соревнование - отдел контрразведки 3-й Ударной армии выполнял ту же задачу. Начальник этого отдела полковник Мирошниченко с группой сам приехал в Рейхсканцелярию, увидел майора Зыбина и спрашивает, указывая на тело: "Это что такое?""Товарищ полковник, Геббельса нашел!" - радостно отрапортовал мой подчиненный. Мирошниченко тут же распорядился забрать труп в свою армию. Зыбин был небольшого роста, он встал перед полковником, выпятил грудь вперед и заявил: "Мой трофей, не отдам!" Тот развернулся и как ударит того наотмашь. Так труп Геббельса достался «Смерш» 3-й армии.

Наша группа нашла и труп Гитлера. В этом нет никакого сомнения, были свидетели, опрошенные. У него была кила, в отличие от нормальных мужчин, с одним яйцом, это же признак. Я читал документ Абакумова Сталину о том, что найден труп Гитлера. В другом документе было указано, что труп похоронен под Ротеново. Потом он был перезахоронен на территории контрразведки 3-й ударной армии. Я когда в 58 году был в командировке, посетил это место. В конце 80-х годов Андропов дал команду извлечь тело и сжечь его, а пепел развеять по ветру.

Для обеспечения безопасности подписания Акта о капитуляции была создана специальная группа контрразведки "Смерш", в которую попал и я. Мы провели маршрут, по которому союзники от аэродрома Темпельгоф двигались в Карлсхорст. Союзников встречал генерал Соколовский, для них исполнялись их гимны, прошла рота почетного караула. Мы с командованием заранее определили, как везти делегации, ведь война еще не окончена, дороги разбиты, а по пути машины могли и обстрелять, убить кого-нибудь из высокопоставленных гостей. Самой главной задачей было сохранить жизнь Кейтелю, ведь если его убьют, то капитуляцию подписывать будет просто некому. Жукова, кстати, в Темпельгофе не было. К трем часам дня все были уже в Карлсхорсте.

Я отвечал за внешнюю охрану инженерного училища, в котором было подписание капитуляции. Улучив момент, я вошел в зал. Жуков уже сидел за столом, рядом с ним были американцы, англичане, французы. И в этот момент вошла немецкая делегация. Кейтель поднял свой жезл, и все немцы недоуменно переглянулись. Дело в том, что ковер, который постелили в зале, был взят из кабинета Гитлера. Они на приеме у Гитлера бывали, поэтому сразу узнали его.

Капитуляцию подписали около полуночи, и тут же стали решать вопрос, когда объявлять День Победы. По европейскому времени было еще 8 мая, по нашему - 9-е. В конце концов решили объявить Днем Победы 9 мая.

«Гордец» Жуков

Когда я был начальником 1 отдела 3-го главного управления контрразведки, у меня было дело на Жукова, называлось оно «Гордец». Там содержались протоколы допросов поваров, охранников, генералов, наблюдения, результаты обыска. Когда маршала отправили в Одесский округ, там процветал бандитизм, офицеры были без квартир. Он бандитизм ликвидировал, офицеров квартирами обеспечил. Местным властям это не понравилось. Письма пошли в ЦК, вот, мол, Жуков приехал, себя восхваляет, культ личности создал, не хотим его. Все это в деле было, я читал. Его отправили в Свердловск. Там тоже местная власть стала писать, что, когда он в театр приходит, его встречает гром аплодисментов, все встают, а он раскланивается, и не прекращает чествования самого себя. Такая вот мелочность.

Потом сделали у него негласный обыск в квартире. На трех листах перечень вещей описали: посуда, шкурки зверей, шубы, золото, картины. Все что угодно могли написать, потому что знали - никто не будет проверять. И в конце Абакумов написал: «Судя по описанию вещей, создается ощущение, что особняк находится не под Москвой, а где-то в предместьях Берлина». Были приложены снимки вещей. И по ним видно, что справка не соответствует тому, что на снимках было. В деле были результаты прослушки его телефонов. Но про Сталина он ничего плохого не говорил. Вообще, вел себя нормально, выезжал на охоту. Когда Сталин умер, его вернули в замминистры, потом он министром стал. А дело-то у меня находилось, он ведь был членом Политбюро, и я не имел права держать у себя дело. Обратился к Серову, главе КГБ, тот тянул с решением. Потом все-таки дело уничтожили, я сам лично уничтожил.

Вы спрашиваете, как я отношусь к идее Ю. Лужкова развесить плакаты со Сталиным?

Одобряю. Сейчас болтают, что в войне победил народ. Но народом надо руководить! Вспомните 1905 год, была война с Японией. Народ был? Почему же Россия не победила, а позорно проиграла войну? Потому что там сидел бездарный командующий Куропаткин. А на Кавказе сейчас что творится? Практически война. Народ есть? Есть. А что же не побеждает? Потому что кроме народа, в Великой Отечественной войне был достойный главнокомандующий Сталин. Не было бы Сталина, не было бы победы. Да, цена этой победы слишком дорогая. Но война есть война, и без смертей тут не обойдешься.

Если говорить о военной контрразведке «Смерш», она внесла большой вклад в нашу победу. Не будь активной разносторонней деятельности «Смерш», война могла бы окончиться не в 1945 году, а позже, и с гораздо большими потерями с нашей стороны. По окончании войны И. Сталин высоко оценил деятельность «Смерш» и объявил благодарность всему личному составу. В. Абакумов был назначен с повышением министром госбезопасности СССР, а заместителями у него стали некоторые командиры управлений «Смерш» фронтов. За всю Великую Отечественную войну погибли по неточным данным 7000 офицеров «Смерш», 4000 были ранены, 3000 пропали без вести. Это небольшие цифры, но и штаты «Смерш» были скромными: отдел контрразведки дивизии состоял из 21 человека.

Досье «АиФ»

Леонид Георгиевич Иванов родился в 1918 г. в Тамбовской области. В 1940 году окончил московскую школу НКВД СССР. В период Великой Отечественной войны - сотрудник армейской контрразведки Приморской армии Южного, Сталинградского, Северо-Кавказского, 3-го Украинского, 1-го Белорусского фронтов. Участник обороны городов-героев Одессы, Керчи и Сталинграда. Войну закончил в Берлине в должности начальника отделения отдела контрразведки "Смерш" 5-й ударной армии. Имеет 9 боевых орденов и более 40 медалей. После войны служил в органах военной контрразведки, был начальником отдела 3 ГУ КГБ СССР и начальником особых отделов Прибалтийского, Киевского и Московского округов и ЮГВ. Генерал-майор в отставке. Почетный сотрудник госбезопасности СССР и Болгарии.
.....................................
Другая правда

Ну, во-первых, в статье есть явная ошибка. В той части, где про прах Гитлера. Ошибка в том, что в конце 80-х Андропов не мог давать никаких указаний чисто физически: его уже не было в живых. Не знаю, чья это ошибка - корреспондента ли, ветерана ли (92 года все-таки возраст...), но факт есть факт. При этом действительно, был приказ Андропова о физическом уничтожении останков военных преступников и было это в 1970 году.

Во-вторых. Известно, что правда у всех своя. Иного и быть не может. В том числе и на войне. У генерала своя правда, а у солдата своя. Разные у них правды. При этом и то и то - правда. Потому что войну они видели разными глазами. Правда СМЕРШевца - это одна правда. И эту правду очень многие солдаты, мягко говоря, не любили. ...У нас в доме жило несколько ветеранов. Жили дружно и частенько в домино играли друг с другом. Но с одним из ветеранов никто из них не общался. Это был ветеран СМЕРШа. Я это своими глазами видел и своими ушами слышал, как спустя очень много лет после войны уже старики не могли пересилить в себе какой-то ненависти к нему. Вернее не к нему, а ко всему СМЕРШу, так как непосредственно с ним они на войне не встречались. Другого человека они ненавидели, так сказать, заочно. Этим человеком был Сталин. ...Я был очень дружен с этими ветеранами. Их рассказы - отдельная тема. Они сохранились у меня, я за ними записывал. Кстати, упросить их рассказать о войне было очень достойным занятием для будущего психолога. Удалось далеко не сразу, да и не всех. Один старикан наотрез отказывался что-либо вспоминать, хотя было видно по нему, что помнит все прекрасно. Единственное, что я до некоторой поры от него услышал о войне это скупое "Да, примерно так и было" на мой пересказ воспоминаний одного из ветеранов.

...А про СМЕРШ... ...Никогда не забуду, как я пошел в гости к тому "изгою-ветерану", послушать его правду. Он, кстати, оказался на редкость словоохотлив. Но не о том речь сейчас. Дело в том, что на меня, тогда очень молодого юношу, ветераны за этот мой демарш очень обиделись. Вот совсем не на шутку и без всяких скидок на молодость. Полностью перестали разговаривать. Я полгода с ними мирился, доказывая, что мне хотелось знать и "ту правду". И один ветеран тогда сказал, что "та правда" в том, что если вдруг какой-то батальон отступал, то ставили людей в ряд и расстреливали случайным методом. Не важно, что могли попасть как раз в самого храброго. И не важно то, что батальон мог отступать совсем не из "трусливых" соображений, а из очень логических. Но если показалось СМЕРШевцам, что отступают - стенка и двух из десяти на вылет. СМЕРШЕВцев, кстати, тоже стреляли. Наши же солдаты. В бою. Кто там в горячке боя разберет, откуда пуля прилетела... Помню, как один ветеран говорил: "Не все они, конечно, такие были. Борька вон из под Ростова души в них не чает - говорит вместе воевали и многому они меня, пацана, научили. Благодаря им и выжил, они уже умели воевать и нас, ребят, учили. У него вот так было... А наши были зверьё полное. И нас после войны с ранами и контузиями кого на заводы, кого в лагеря... А им каждый год - санаторий. Вон он (имелся ввиду "ветеран-изгой" - МК), какой ходит, хотя старше меня. Но он каждый год на водах был (в Кисловодске - МК), а я раз в пять лет только мог по очень большому блату. Борька ростовский тоже с этим согласен, хотя в своих смершевцах души не чает. Они, кстати, ему говорили, что друг друга сами не терпят. У них там тоже своя градация была. Одни реальное дело делали, другие доносы строчили, третьи делали все, четвертые только командовали и т.д. Так вот тех, кто хорошо воевал, их после войны - на другую войну. Кого на Украину бандеровцев истреблять, кого на Дальний восток, кого "в поле" в Европу. Ну а тех, что ничего не мог - в санатории. Тех из них, кто был на Украине, в Японии в живых очень мало, да и те чуть ходят. Те, кто воевал в санатории - живы и бегают, разве что баб уже не трахают".

...И такая правда есть.

Их очень много этих военных правд. Одну из них Высоцкий описал в одной из своих песен, после того, как встретился с одним из ветеранов. Мне тоже с этоим человеком позже довелось пересечься и послушать эту правду...

...А тот скупой на слова ветеран мне сделал подарок, который по значимости, наверное, перешибает все подарки, которые мне кто-то когда-то делал. Он не рассказывал о войне, но помня мои настойчивые просьбы, как оказалось, это писал. И в один прекрасный день выдал мне две внушительных кипы листов. Говоря его словами, одна кипа была "воспоминания", а вторая - "руководство". Сказал мне тогда: "ты так за ними (за другими ветеранами - МК) записываешь, что, наверное, писателем будешь. На вот - я тебе сам написал, чтоб легче было. Фотографий там почти нет, схем много, фамилий тоже. Я всё помню. И ещё кое-что там есть". Заставил меня поклясться, что пакет с "Воспоминаниями" я распакую только после его смерти (заверив меня, что ему осталось недолго), а "Руководство" можно уже сейчас, - "вдруг, не дай Бог, пригодится, это надо знать до. И спросить пока ещё есть у кого, если что не поймешь". ...Я понимал и спрашивал, и не понимал и спрашивал. Кстати, "Воспоминания" мы с ним вместе и прятали, так, что "никто не найдет, а если даже вдруг - то не прочитает". Подробно мне объяснял, помню, почему некоторые вещи нельзя держать дома. И где и как нужно "хоронить" важные вещи, чтобы ты всегда мог их быстро найти и достатать, а никто другой - не мог. ...Первый мой серьезный урок конспирации был :) Очень жесткий и жестокий, кстати. Никаких соплей не было. Как сейчас помню его совсем не старческий рык: "Хотел знать - получай", когда я осоловелыми глазами смотрел, что и как он делает. Правда, возня с молодым пацаном несколько отодвинула от ветерана смертельную болезнь, поэтому жил он гораздо дольше, чем предполагал на момент отдавания мне этих пакетов с бумагами. По сей причине я его допек просьбами "расклятиться" :) На что мне отвечалось, что я дурак и клятва дается на всю жизнь: "Жди. Ну а чтобы не подгонял мою смерть (сказано со смехом - МК) порассказываю чуть-чуть. А тот пакет - только после". И, кстати, запретил это когда-либо печатать под его именем: "Себе, если писать будешь, в качестве эпизодов бери, меня вспоминать не смей". И тоже заставил поклясться. Я тогда ему ответил, что никогда ничего печатать не буду, не скотина же я, чтобы не свое под своим именем. Ответ:

- Дурак... Ты сможешь это напечатать только когда сможешь. А сможешь только тогда, когда это моё станет уже твоим. Когда ты уже сам все сможешь написать также. Когда авторство уже значения иметь не будет. ...У победы, кстати, тоже не было авторства. Чушь, что её ковал Сталин, Жуков, кто-то ещё. Победа - это были такие стихи, которые ушли в народ. Народные стихи. И в такой бойне только последний охуй мог сказать, что победа состоялась только благодаря кому-то одному. ...Паренек тогда отстреливался до последнего. Когда мы к нему смогли подойти, он уже почти не жил. Скольких он уложил? Как смог? Деревенская сметка какая-то... ПОЧУВСТВОВАЛ, как надо... На чем он жил после таких ранений? До сих пор не понимаю. ...Причем вот здесь Сталин, Жуков? Он про них вообще не знал ничего, я успел перемолвиться с ним. Он за брата и за коров воевал. Сам сказал. До сих пор имя и брата и коровы помню. Сашка и Дашка. Дашка, понятно, - корова. Одна ему почему-то запомнилась из всех коров. Брата маленького его убили немцы, как и коров, впрочем, а он спрятался. Струсил. Не защитил брата и умирать вместе с ним не захотелось. Второе вернее. Защитить он его, конечно, не мог никак. Только - вместе умереть. И вот из-за этого, из-за мести он ушел в партизаны. Результативный пацан был. И последний бой этого щуплого пацана стоил боя батальона. Оружия у него было, ох... Как добывал только? И знал, собака, где фашист пойдет... Откуда узнал? Только гадать. И так грамотно все свои лёжки оборудовал, что охереть. Он готовился к этому своему последнему бою, и хотел в нем взять как можно больше. И взял. Сумел. И никто здесь ни при чем, кроме него. И я сам тоже воевал не за Сталина. И не из-за Жукова. Мы вообще первые два года сами себе предоставлены были, только потом нас как-то организовали. И вот скажи, кто в этом виноват, что первые два года мы были кто в лес, кто по дрова? Авиация бомбила своих, N (тот, чье имя во всех учебниках - МК) разбомбил свой же состав, и много случаев, когда мы просто сами себя перебивали. Где кто был из главкомов в первые годы войны? Это же бардак полный был. Потом они, конечно, проснулись. Ну да ладно.

...Ну да ладно.
Рассказанное выше - тоже правда.
Одна из, конечно же.
Правда одного из бойцов Великой Войны.
Правда, которую видел ОН.

...Он сам много раз говорил, что, конечно, многого не знает, и написал только то, что видел сам, без всяких купюр. В числе прочего написал и про то, как сажали в лагеря тех, кто с ним воевал. И его самого. После того, как осмелился написать письмо одному очень известному фронтовому корреспонденту о сей несправедливости. Он мне так про него сказал: если где увидишь его книгу - плюнь на неё. За нашу память.

...На книги не плевал, - под это не клялся. Память чтил и чту по-своему. Но это уже – моя правда и совсем другой рассказ.

Обсуждение на форуме (1)